Никон Оптинский — священнослужитель Русской православной церкви, иеромонах.
Ближайший ученик старца Варсонофия, пламенный молитвенник и любвеобильный пастырь, самоотверженно исполнявший старческие служения уже после закрытия Оптинской пустыни, претерпевший мучения от безбожников и скончавшийся в изгнании, как исповедник.
Перу преподобного Никона Оптинского принадлежат такие замечательные святоотеческие произведения: «Завещание духовным детям», «Дневник последнего старца Оптиной пустыни» и «На Господа возвергаю надежду».
Господи, дай мне с душевным спокойствием встретить все, что принесет мне наступивший день.
Дай мне всецело предаться воле Твоей святой.
На всякий час сего дня во всем наставь и поддержи меня.
Какие бы я ни получал известия в течение дня, научи меня принять их со спокойной душой и твердым убеждением, что на всё святая воля Твоя.
Во всех словах и делах руководи моими мыслями и чувствами.
Во всех непредвиденных случаях не дай мне забыть, что все ниспослано Тобой. Научи меня прямо и разумно действовать с каждым членом семьи моей, никого не смущая и не огорчая.
Господи, дай мне силу перенести утомление наступившего дня и все события в течение его.
Руководи моею волею и научи меня молиться, верить, надеяться, терпеть, прощать, благодарить Тебя за всё и любить.
Аминь.
Христос посреди нас! Мира и радования желаю тебе, дорогая мама!
Шлю тебе иноческий привет, ныне я уже узник, и, хочется сказать, узник о Христе, ибо хотя я и грешен, но в данном случае совершенно неповинен, как мне кажется. Сижу в темнице без предъявления мне какой-либо вины и, как видно, только потому, что я монах, что я трудился для обители. Да будет воля Божия, благая и совершенная! Благословляю Господа, на Господа надежду и упование возвергаю, в Господе отраду мою нахожу.
17-го сентября, помолившись за литургией и отслужив после нее молебен о твоем здоровье и прочих близких моих, я возвратился в келию и был арестован и отправлен в г. Козельск, в тюрьму, где и нахожусь. Со мною еще четыре человека духовного звания, такие же узники о Христе, и потому среда, в которой я нахожусь, не тяготит меня, я даже благодушествую. Но, ожидая всегда смерти, я решил в день моего рождения обратиться к тебе, дорогой моей мамаше, с моим, быть может, последним словом и приветом. Да благословит тебя Господь! Как иерей, призываю на тебя Божие благословение и молю Господа: да воздаст Он тебе вечными милостями Своими и вечным блаженством за все то добро, какое я получил от тебя. Да почиет на мне твое родительское благословение, которого усердно прошу у тебя. Помню тебя, и здесь, в заключении, приношу Богу мою молитву о тебе, хотя и слабую, по немощи моей. И себя и дорогую мне обитель нашу, тебя и всех предаю Господу Богу моему, Творцу и Промыслителю, ибо Он печется о всех и творит то, что нужно и полезно нам. Усердно прошу твоих святых молитв о мне, грешном, о спасении моей грешной души — цели земной жизни. И что мне более нужно, если бы я достиг сей вожделенной цели? Потому прошу молитв о моем спасении. Твердо верю, что все в руках Божиих, и спокоен. Чаю жизни будущего века, аминь.
Прошу передать от меня Божие благословение маме крестной (прошу ее святых молитв и благословения), сестре и братьям и всем прочим родным и знакомым; о всех них молился всегда. Да благословит и спасет их Господь! У всех прошу прощенья, а наипаче у тебя, ибо ошибки мои сознаю. Прости.
Господь да будет со всеми нами!
Христос посреди нас, дорогая мамаша! Мира и радования о Господе Иисусе усердно тебе желаю и прошу святых твоих молитв и родительского благословения!
О себе что писать мне? Я жив и здоров. Нужд никаких особых не имею, необходимое все получаю, тружусь несколько в письмоводстве, много занят бываю различными делами, касающимися вообще нашего общего жития, пою на клиросе и, наконец, служу, предстоя престолу Божию во святом алтаре.
Что касается моей внутренней жизни — и по келии, и по душе, — то это далеко не всем можно знать. Келия моя в длину имеет 5 аршин, в ширину 3 аршина 6 вершков, в одно окно; келия для меня дороже всяких пышных домов и чертогов. Что касается условий нашего общего жития, то это дело сложное и вместе очень простое. Сложное, ибо трудно изложить на бумаге все, что мы переживаем и предпринимаем, простое, ибо «аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущие» (Пс. 126:1).
Да, нужно принимать меры возможные, подсказываемые здравым разумом, а противные духу христианского и иноческого жития отвергать, но, принимая их, успеха ожидать должно всецело от руки Господней. Гордость человеческая говорит: «Мы сделаем, мы достигнем», и начинаем строить башню Вавилонскую, требуем от Бога отчета в Его действиях, желаем быть распорядителями вселенной, мечтаем о заоблачных престолах. Но никто и ничто не повинуется гордости, и бессилие человека доказывается со всею очевидностью горьким опытом. Наблюдая опыт сей из истории и древних давно минувших дней, и современных, прихожу к заключению, что непостижимы для нас пути Промысла Божия, не можем мы их понять, а потому необходимо со всем смирением предаться воле Божией. Это первое.
Затем второе. Никто и ничто не может повредить человеку, если сам себе он не вредит, а напротив, кто не уклоняется от греха, тому и тысяча спасительных средств не помогут. Следовательно, единственное зло есть грех. Иуда пал, находясь со Спасителем, а праведный Лот спасся, живя в Содоме. Эти и подобные этим мысли приходят мне, когда поучаюсь я в чтении святых Отцов и когда гляжу умственно на окружающее.
«Что будет? Как будет? И когда?.. Если случится то и то, куда приклониться? Если совершится то и то, где найти подкрепление и духовное утешение? О Господи, Господи!» — Недоумение лютое объемлет душу, когда хочешь своим умом все предусмотреть, проникнуть в тайну грядущего, неизвестную нам, но почему-то страшную. Изнемогает ум: планы его, средства, изобретаемые им — детская мечта, приятный сон: проснулся человек — и все исчезло, сталкиваемое суровой действительностью; все планы рушатся. Где же надежда? Надежда в Боге: «Господь упование мое и прибежище мое!» (Пс. 17:3).
В предании всего себя воле Божией мир в душе моей совершается, а она, воля Божия, всегда благая и совершенная. Если я Божий, то Господь меня защитит и утешит. Если для пользы моей пошлется мне какое искушение, благословен Господь, строящий мое спасение. Даже при наплыве скорбей силен Господь подать утешение великое и преславное. Так я мыслю, так я чувствую, так наблюдаю и так верую. Из этого не подумай, что я много пережил скорбей и испытаний, нет, мне кажется, что я еще не видел скорбей. Если и бывали со мною переживания, которые по поверхностному взгляду на них, по своей видимости, казались чем-то прискорбным, то они не причиняли мне сильной сердечной боли, не причиняли скорби, а потому я не решаюсь назвать их скорбями. Но я не закрываю глаза на совершающееся и на грядущее, дабы уготовить свою душу во искушение, дабы можно было мне сказать псаломскими словами: «Уготовихся и не смутихся».
Я сообщал тебе, что у нас было следствие: ревизировали дела нашего Товарищества. Это следствие еще не кончено, суда еще не было. Когда будет суд и чем он кончится — Бог весть, но, несомненно, без воли Божией ни со мной, в частности, ни вообще с нами ничего совершиться не может, и потому я спокоен. А когда на душе спокойно, тогда чего же еще искать.
Сейчас я пришел от всенощной. Господи, какое счастье, какие чудные глаголы вещаются нам в храме!
Мир и тишина. Дух святыни ощутительно чувствуется в храме. Кончается служба Божия, все идут в домы свои. Выхожу из храма и я. Чудная ночь, легкий морозец. Луна серебряным светом обливает наш тихий уголок. Иду на могилки почивших старцев, покланяюсь им, прошу их молитвенной помощи, а им прошу у Господа вечного блаженства на небе. Могилки эти много вещают нашему уму и сердцу, от этих холодных надгробий веет теплом. Перед мысленными взорами ума встают дивные образы почивших исполинов духа.
В эти дни я неоднократно вспоминал батюшку о. Варсонофия. Мне вспомнились слова его наставления, данного мне однажды, а может быть, и не однажды. Он говорил мне: «Апостол завещает: «Испытывайте себя в вере ли вы» (2 Кор. 13:5), — и продолжал, — смотрите, что говорит тот же Апостол: «Течение совершил, веру сохранил, а теперь готовится мне венец правды» (2 Тим. 4:7–8). Да, великое дело сохранить, соблюсти веру. Поэтому и я вам говорю: испытывайте себя, в вере ли вы. Если сохраните веру, можно иметь благонадежие о своей участи».
Когда все это говорил мне почивший старец (он говорил хорошо, с воодушевлением; насколько помнится, вечером, при тихом свете лампады в его дорогой мне, уютной старческой келии), я почувствовал, что он говорит что-то дивное, высокое, духовное. Ум и сердце с жадностью схватывали его слова. Я и прежде слышал это апостольское изречение, но не производило оно на меня такого действия, такого впечатления. Мне казалось: что особенного, сохранить веру? Я верую, и верую по православному, никаких сомнений в вере у меня нет. Но тут я почувствовал, не скажу, что понял, а именно почувствовал, что в изречении этом заключается что-то великое, действительно великое: несмотря на все искушения, на все переживания житейские, на все соблазны, сохранить в сердце своем огнь святой веры неугасимым даже до смерти, ибо сказано «течение совершил», то есть земная жизнь уже прожита, окончена, уже пройден путь, который надлежало пройти. Я уже нахожусь на грани земной жизни, за гробом уже начинается иная жизнь, которую я соблюл. «Течение совершил, веру сохранил».
3
Светом тут Христос называет Себя. Он убеждал современных Ему иудеев оставить искание славы от человеков, при котором невозможно искание славы от Единого Бога, при котором человек не способен к вере. Они лишь насмехались. «Как вы можете веровать, когда друг от друга принимаете славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищете?» (Ин. 5:44). И епископ Игнатий (Брянчанинов) говорит, что «подобно другим страстям, страсть тщеславия уничтожает веру в сердце человеческом, подобно им, она делает сердце человека не способным для веры во Христа, для исповедания Христа». Поэтому усердно прошу твоих святых молитв, да хранит меня Господь от всякого зла, то есть греха во всех его видах, тогда никакое внешнее положение не сможет повредить мне.
Хотел я лишь кратко сообщить тебе, что я здоров и жив, и паче всякого чаяния, увлекся писанием. Писав это письмо, я едва успевал следить за мыслью и записывать то, что она мне диктовала. Все это как-то невольно вылилось из под пера и есть глубокое мое убеждение.
Да хранит всех вас Господь! Прошу у всех святых молитв, а я по мере сил моих немощных всегда памятую молитвенно о всех. Прости.
Благодать Господа и Бога нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Святаго Духа буди со всеми вами! Аминь.